Ружья Авалона - Страница 35

К тому же он мог вернуться в любую минуту, и я боялся попасть в ловушку. Мне совсем не хотелось очутиться ни в тюрьме, ни в могиле. А значит я не мог позволить себе роскоши как следует отдохнуть. Мне необходимо было спешить.

Я завидовал Ганелону, который сейчас наверняка находился в одном из питейных заведений, или в публичном доме, или просто бродил по зеленым лугам и холмам. Все эти дни мой спутник пил, дрался, кутил с женщинами и чувствовал себя как дома. Впрочем, он действительно попал к себе домой. Может, оставить его в Авалоне? Нет, нельзя. Когда я уйду, Джулиан устроит ему допрос с пристрастием, и Ганелон станет изгоем в своей стране. Он вынужден будет заняться старым ремеслом, и вряд ли ему повезет в третий раз. Я сдержу слово, возьму его с собой в Амбер — если, конечно, он сам не передумает. А если передумает... Я немного ему завидовал, хотя и понимал, что он будет объявлен вне закона. Мне ведь тоже не хотелось уезжать, и я представил себе, как брожу по окрестностям Авалона, распускаю парус на плывущей по реке лодке, совершаю верховые прогулки с Дарой...

Мысли о Даре не давали мне покоя. С ее появлением в моей жизни что-то изменилось, но я никак не мог понять, что именно. Мы, амбериты, несмотря на ненависть, которую некоторые члены нашей семьи испытывают друг к другу, непрестанно думаем о своих родственниках, всегда готовы выслушать последние новости, касающиеся любого из нас, и обожаем посплетничать, хотя часто дорого за это платим. Иногда мне кажется, что мы походим на компанию болтливых старушек в каком-нибудь санатории, которые только тем и занимаются, что перемывают друг другу косточки.

Дара понятия не имела о наших семейных делах, но ведь о себе она тоже ничего не знала. О, со временем эта девушка все поймет и, как только о ее существовании станет известно, получит блестящее воспитание. После того как я рассказал о силах, присущих ей от рожденья, она не успокоится, пока не попадет в Амбер. Я чувствовал себя змеем-искусителем, заставившим ее отведать запретного плода, но рано или поздно она все равно узнала бы правду, а чем раньше Дара научится остерегаться своих родственников, тем спокойней ей будет жить на свете!

Впрочем, не исключено, что ее мать и бабушка тоже ничего о себе не знали...

А к чему это привело? Обе умерли насильственной смертью!

Неужели рука Эрика достигала самых далеких отражений?

Бенедикт, если того требовали обстоятельства, становился куда более жестоким, хитрым и коварным, чем любой из нас. Он пойдет на все, вплоть до братоубийства, чтобы защитить близкого ему человека. Скрывая Дару от посторонних глаз, ничего ей не объясняя, он, видимо считал, что действует в ее интересах. Бенедикт будет вне себя, когда узнает о нашем с ней разговоре, и это была еще одна из причин по которой мне хотелось покинуть Авалон как можно скорее. Просвещая Дару я не преследовал корыстных целей. Мне просто хотелось уберечь девушку от опасности, а Бенедикт с моей точки зрения был не прав, оставляя ее в полном неведении. За время моего отсутствия Даре будет над чем подумать и когда я вернусь, она засыплет меня вопросами. Я постараюсь внушить ей, что вести себя надо крайне осторожно и подскажу, чего следует опасаться.

Я стиснул зубы.

Дикость какая-то! Когда я буду править в Амбере все переменится. Должно перемениться.

Почему никто не нашел средства, с помощью которого можно было бы изменить природу человеческую? Потеряв память, оказавшись в другом мире, я все равно остался прежним Корвином. Впрочем, именно поэтому я и не отчаивался.

Спустившись к реке в укромном месте, я смыл с себя пыль и пот, думая о Черной Дороге, на которой потерпели фиаско мои братья. Информация для размышления.

Купался я недалеко от берега, одним глазом поглядывая на Грейсвандир. Каждый из нас способен идти сквозь отражения по свежему следу. Но меня никто не потревожил, хотя на обратном пути мне пришлось воспользоваться Грейсвандир против хищных зверей, куда менее страшных, чем мои братья.

Впрочем, этого следовало ожидать, потому что я торопился изо всех сил и отражения мелькали, как в калейдоскопе...

Задолго до рассвета я въехал в конюшни, расположенные неподалеку от дома моего брата. Чемпион никак не мог успокоиться, и мне пришлось его задабривать — гладить и чистить скребком. Когда я налил ему воды и насыпал овса, из противоположного стойла донеслось ржание — меня приветствовал огнедышащий, конь Ганелона. Я вышел из конюшен и помылся у колонки, размышляя, удастся ли мне хоть немного поспать.

Отдых был мне необходим — несколько часов сна, и я полностью восстановил бы свои силы. Вот только не хотелось мне, во избежание неприятностей, ложиться в доме Бенедикта. Правда, я неоднократно утверждал, что предпочитаю умереть в постели, но во-первых, я имел в виду смерть в старческом возрасте, а во-вторых, надеялся, что на меня наступит слон в тот момент, когда я буду заниматься любовью с молоденькой девушкой.

К винному погребу Бенедикта я, однако, относился не с таким предубеждением, как к постели, и, почувствовав необходимость выпить чего-нибудь покрепче, я отправился в дом, прошел в гостиную и, не зажигая света, открыл дверцу бара.

Я налил виски, выпил, налил еще и подошел к окну. Вид из него открывался великолепный — недаром Бенедикт построил дом на вершине холма.

— Под белой луной дорога лежит, — процитировал я, удивляясь звукам собственного голоса. — Сияет луна одиноко...

— Лежит, Корвин. Сияет, мой мальчик. Верно подмечено, — произнес Ганелон.

— Я и не знал, что ты здесь, — сказал я, не поворачивая головы.